Пастернак Борис Леонидович (1890-1960) — современный поэт и прозаик. Родился в семье художника-академика Леонида Осиповича Пастернака. Учился на филологическом отделении историко-филологического факультета Московского университета и в Марбургском университете.
Первые литературные выступления Пастернака относятся к 1912. Это — время распада школы символистов и зарождения футуризма. Пастернак выступил соединительным звеном между боровшимися друг с другом символизмом и футуризмом. Впоследствии он организационно примкнул к той группе, где были Маяковский и Асеев, но затем порвал с нею, когда «Леф» заявил о необходимости поставить искусство на службу революции. Обороняя всегда и во всех случаях свободу своего поэтического творчества, Пастернак оборонял основы своего субъективно-идеалистического мировоззрения и эстетики. Но за двадцать лет в поэзии Пастернака не могли не произойти существенные изменения. Они особенно заметны при анализе важнейшей ее темы — отношения поэта к революции.
Пастернак — лирик по преимуществу, причем в лирике своей он достигает максимального отвлечения от конкретных социально-исторических условий действительности. В одном из ранних стихотворений П. пишет:

«В кашнэ, ладонью затворясь,
Сквозь фортку крикну детворе:
Какое, милые, у нас
Тысячелетье на дворе.
Кто тропку к двери проторил,
К дыре, засыпанной крупой,
Пока я с Байроном курил,
Пока я пил с Эдгаром По?
Пока в Дарьял, как к другу, вхож,
Как в ад, в цейхгауз и в арсенал,
Я жизнь, как Лермонтова дрожь,
Как губы, в вермут окунал».

Одна из книг Пастернака носит название «Поверх барьеров» (стихи 1912—1930). Пастернак стремится встать «поверх» войны 1914, «поверх» революции 1917, «поверх» борьбы классов в стране и в искусстве. На войну 1914 П. ответил призывом к гуманности, к сочувствию, желанием избавиться от «дурного сна» или, вернее, заснуть накрепко, закрыть глаза перед страшным ликом жизни, уйти в любовные переживания.
Но в 1917, а еще более в последующие годы проблема революции встает перед Пастернаком во весь рост. Сначала революция осознается поэтом в образе стихии распада, пожаров, всеобщего изменения, когда «вдруг стало видимо далеко во все концы света», как говорит гоголевская строка, ставшая эпиграфом к одному из стихотворений Пастернака. Пастернак вновь и вновь поднимает мучительный для него вопрос о судьбе личности и о судьбе искусства в социалистической революции и при социализме. Тезис поэта о несовместимости искусства и социализма —

«Напрасно в дни великого совета,
Где высшей страсти отданы места,
Оставлена вакансия поэта:
Она опасна, если не пуста» —

связан с опасением за судьбу личности при социализме, ибо, по П., искусство есть выражение индивидуальной неповторимости. Неслучайно напр. поэма «Лейтенант Шмидт» является лирическим рассказом (вернее собранием лирических рассказов) о трагической личной судьбе лейтенанта, пожертвовавшего своим счастьем во имя революции. С точки зрения Пастернака жизнь современника революц. эпохи — только топливо, неизбежное сгорание:

«Клубясь во много рукавов,
Он двинется, подобно дыму,
Из дыр эпохи роковой
В иной тупик непроходимый.
Он вырвется, курясь, из прорв
Судеб, расплющенных в лепеху,
И внуки скажут, как про торф,
Горит такого-то эпоха».

Если раньше — на рубеже 1918 и 1919 — революция для Пастернака была только неоформленной стихией, то впоследствии (и особенно в стихах 1931—1932) Пастернак настойчиво развивает тему социалистического строительства. Обращает на себя внимание внутреннее сопротивление, оказываемое поэтом социализму. Приятие социализма является для него жертвой: «телегою проекта нас переехал новый человек». Индивидуализм мешает поэту понять новую социалистическую действительность, — новая действительность, уничтожившая утонченную буржуазную индивидуалистическую культуру, вызывает в поэте, духовно связанном с прошлой культурой, некоторое чувство страха, отчужденности. В тех случаях, когда Пастернак силою жизни принужден говорить о положительном значении строя новых отношений, социализм оказывается для него лишь отдаленным идеалом, будущим.
Отвлеченность представления П. о социализме и революции причудливо соединяется у него с комнатными, домашними, «семейными» ассоциациями. «В дни съезда шесть женщин топтало луга, лениво паслись облака в отдаленьи», — пишет он о лете 1930 — о том лете, когда происходил XVI партийный съезд. Пастернак пишет о «годах строительного плана», о пятилетке, но тут же возникает такой образ: «две женщины, как отблеск ламп Светлана , горят и светят средь его тягот» — средь тягот четвертого года пятилетки.
При всей ущербности присущего Пастернаку понимания социализма он однако, не колеблясь, порывает с Западом, с его бурж. культурой:

«Прощальных слез не осуша
И плакав вечер целый,
Уходит с Запада душа, —
Ей нечего там делать».

Так. обр. для поэта только один путь — путь к социализму. Но на этом пути перед Пастернаком возникают многочисленные препятствия. Он расстается с прошлым, жалея и грустя о нем, ибо практика пролетариата еще не стала кровным делом Пастернака, хотя он и приветствует новый порядок жизни. Противоречия творчества Пастернака нашли отражение в его последней книге «Второе рождение», представляющей собой как бы итог всего его предшествующего развития и намечающей некоторые новые мотивы.
Пастернак считал, что искусство подлинно только тогда, когда оно удалено от социальной практики. В «Охранной грамоте» он пишет о том, что «искусство есть запись смещения действительности, производимого чувством», иными словами, искусство не воспроизводит действительность в ее подлинности, а как бы произвольно создает действительность силою чувства. Такое представление об искусстве опирается на идеалистическую буржуазную эстетику. Чем менее стремится Пастернак к тому, чтобы в своей поэзии дать отражение социальной действительности, тем шире открывает он двери творчества для чувственного восприятия природы. Через явления последней — метель, ливень, грозу, запахи трав — он выражает свои настроения. Но поскольку для П. «чувство» «смещает» действительность, постольку между «я» и объективно существующей природой возникает тот же непреодолимый разрыв, несоответствие, что и между «я» и революцией. Пастернак воссоздает детали тревожного, находящегося в вечном движении мира природы. Редко можно встретить в поэзии Пастернака природу умиротворенной и благодушной. В лирике Пастернака господствуют грозы, ливни, метели, ледоходы... Пастернак акцентирует разрыв между человеком и природой. Для Пастернака чем больше развивается сознание человеческое, тем дальше уходит оно от детской, «первичной», инстинктивной слиянности с природой, с миром. Пастернак заявляет о желании «припомнить жизнь и ей взглянуть в лицо» или спросить, обращаясь к детству:

«Но где ж тот дом, та дверь, то детство, где
Однажды мир прорезывался, грезясь?»

Констатируя этот разрыв и утерю непосредственности, Пастернак заостряет мотив одиночества и пессимизма. Большая лирическая наполненность поэзии Пастернак находит свой итог в таких пессимистических строфах:

«Наяву ли все? Время ли разгуливать?
Лучше вечно спать, спать, спать, спать
И не видеть снов.
Снова — улица. Снова — полог тюлевый.
Снова, что ни ночь — степь, стог, стон
И теперь, и впредь...
...Ах, как и тебе, прель, мне смерть
Как приелось жить!..»

Сложность положения Пастернака последних лет заключается в том, что он сочувствует социализму, но не понимает еще подлинной сути его. И эта особенность находит свое выражение во всем стиле его творчества. Поэзии его чужда ясность разума. Она выступает в роли фиксатора смутных, расплывчатых «первичных» впечатлений, не поддающихся контролю разума и даже противостоящих ему. В стихотворении из цикла «Я их мог позабыть» П. говорит о том, что поэзия рождается тем же путем, что и сказки, страхи, подозрения.
Пастернак часто обращается к музыке, к композиторам, к отдельным музыкальным произведениям. Но гораздо существеннее не эти тематические элементы, а то внутреннее сродство поэзии Пастернака с музыкой, которое находит свое отражение и в композиционном строении его произведений, и в их ритмике, и в их эвфонии, и в характере их метафор. Музыкальна фонетика стихов Пастернака, — в ней нет оглушающей звуковой трескотни, свойственной напр. Бальмонту («Чуждый чарам черный челн»). Вот напр. отрывок («Шекспир») со сложной игрой на «о», «у», «п», «т», «с», создающей звуковое представление о сумрачном туманном городе:

«Извозчичий двор и встающий из вод
В уступах — преступный и пасмурный Тауэр,
И звонкость подков и простуженный звон
Вестминстера, глыбы, закутанной в траур».

Разнообразие ритмики, умелое сочетание в одном небольшом произведении различных тем и вариаций, богатая инструментовка стиха — все это делает музыкально-выразительной поэтическую технологию Пастернака. Лирике его присуще стремление давать два параллельных разреза образа, два параллельных мотива, две параллельные стороны одной и той же темы. Его поэзия, как он сам говорит, — «гипнотическая отчизна». Стихи его «переметафоризованы». Тот опыт, который выражает в своем творчестве Пастернак, ограничен.
Показательна беспомощность Пастернака в создании крупных по композиции вещей. Так, поэма его «Спекторский», написанная с большим мастерством в отдельных своих главах и строфах, в целом распадается на серию мелких стихотворений, связанных между собой не теснее, чем стихотворения любого цикла любой из его книг.
Книгой «Второе рождение» Пастернак вплотную подходит к новым для него темам, к новому комплексу идей, к новому способу художественного освоения мира. Подходит — и останавливается. Это — грустное прощание с прошлым, это — признание бессилия индивидуализма, это — еще неуверенная попытка посмотреть вперед.
Крупное поэтическое дарование Пастернака обусловило за ним репутацию большого и своеобразного поэта, оказавшего влияние на советскую поэзию.

Стихи Пастернака. Любить иных - тяжелый крест.
"Стихи о любви и стихи про любовь" - Любовная лирика русских поэтов & Антология русский поэзии. © Copyright Пётр Соловьёв