Cruz, Sor Juana In
s
de la
(1651–1695)
Перевод с испанского И. Чежеговой.
ПОСВЯЩЕНИЕ
* * *
Читатель мой, мои стихи
столь далеки от идеала...
Одно достоинство у них -
что я сама ценю их мало.
Я не хочу их ни бранить,
ни проявлять к ним снисхожденья,
дабы никто не возомнил,
что я им придаю значенье.
Не почитателя я тщусь
найти в тебе, мой добрый гений,
но беспристрастного судью
моих бесхитростных творений.
В сужденьях независим ты,
судью честней найду едва ли, -
суди ж меня - мои стихи
меня навек с тобой связали.
Суди. На свете ничего
нет выше разума от века.
Не посягает даже бог
на разуменье человека.
Любой твой приговор приму,
суди меня как можно строже:
коль нелицеприятен суд -
чем он суровей, тем дороже.
Придворной Музе угодить
ты сможешь при одном условье:
злословьем в меру поперчив,
ей кушанье из славословья.
А я равно твоя слуга,
придусь иль нет тебе по нраву:
придусь - так не жалей похвал,
а нет - брани меня по праву.
Могла бы про свои стихи
сказать себе я в оправданье,
что переписывают их
подчас без должного вниманья,
что неразборчива рука
у переписчика иного, -
а если буква неверна,
то сразу умирает слово,
что я сама порой спешу,
жалея на отделку время,
что слишком краток мой досуг,
обязанностей тяжко бремя,
что нездоровье подвело,
что я в заботах с головою,
что и сейчас мое перо
спешит, пришпоренное мною.
В моих словах, надеюсь я,
ты не усмотришь доказательств
того, что я в своих грехах
виню стеченье обстоятельств.
Своим стихам, читатель мой,
поверь, сама я знаю цену;
но твой мне важен приговор, -
стихи выходят на арену...
Тебе на суд их отдаю:
хвали, брани их с миной строгой,
и пусть стихи мои идут
им предназначенной дорогой.
Но помни, что в твоих руках
всего лишь проба, и покуда
ты не распробуешь куска,
не торопись порочить блюдо.
***
СОНЕТЫ
СОНЕТ,
в котором поэтесса опровергает восхваления,
расточаемые ее портрету пристрастной лестью
Портрет мой не хвали - он непохож:
здесь чванного искусства ухищренья
и красок хитроумное сплетенье
глазам внушают вкрадчивую ложь.
Не льсти мне, лесть, ведь все равно ты лжешь:
неумолимо времени теченье,
непобедимы старость и забвенье,
от них, как ни надейся, не уйдешь.
И твоему усердью я не рада:
ты - слабый ветер в мертвых парусах,
от рока ненадежная ограда,
блуждающее в немощных мечтах
желание. И беспристрастье взгляда
здесь обнаружит призрак, тленье, прах.
***
СОНЕТ,
котором смерти отдается предпочтение перед
старостью
Великолепья пышного полна,
о роза, ты - источник восхищенья!
Была природой при своем рожденье
ты в пурпур и кармин облачена.
Так радуйся, пока тебе дана,
увы, недолгая пора цветенья;
пусть завтра смерть придет, но наслажденья,
что ты вкусишь, не отберет она.
Она сорвет тебя рукой бесстрастной,
но мнить себя должна счастливой ты,
что умираешь юной и прекрасной.
Чем видеть, как прелестные черты
уродуются старостью ужасной, -
уж лучше смерть в расцвете красоты.
***
СОНЕТ,
в котором осуждается мирская суетность
и оправдывается приверженность Музам
Зачем, о свет, меня терзаешь ты?
Ужель обидно так мое стремленье
возвысить красотой свои сужденья,
сужденьем не унизив красоты?
Мне чужды о сокровищах мечты,
ищу лишь для ума обогащенья:
опасны о богатстве размышленья -
они доводят ум до нищеты.
Гляжу с непреходящею тоскою
на ставшую добычей красоту,
на алчность, что кладет конец покою...
Что до меня, я лучше предпочту
навек проститься с радостью мирскою,
чем жизнью мнить мирскую суету.
***
СОНЕТ,
который утешает ревнивца, доказывая
неизбежность любовного непостоянства
Любовь приходит, унося покой, -
с бессонницей, горячкой и томленьем,
растет с тревогами и подозреньем,
питается слезами и мольбой.
Потом она ведет неравный бой
с уловками, обманом, охлажденьем,
потом даст ревность волю оскорбленьям,
и жар любви угаснет сам собой.
Любви закономерность такова.
Угаснувшие чувства не воспрянут.
И мнить меня неверной - есть ли прок?
Ведь скорбь твоя, поверь мне, не права,
и вовсе ты любовью не обманут,
а просто срок любви уже истек.
***
СОНЕТ,
в котором доказывается, что разлука - большее
зло, нежели ревность
Один влюбленный - здесь, вдали - другой,
и каждого из них судьба злосчастна:
в одном бушует ревность - и напрасно,
другой утратил неспроста покой.
Но гнев ревнивец сдерживает свой,
на поворот судьбы надеясь страстно,
и шлет изгнанник пени ежечасно,
увы, исход предвидя роковой.
Хоть ревность тоже муками чревата,
но смотришь - то в отчаянье она,
то сызнова надеждами богата.
В разлуке же душа их лишена:
разлука ведь сама почти утрата,
в ней горшая из мук заключена.
***
СОНЕТ,
в котором доказывается, что любви приличествует
здравомыслие и сообразность
Служить для всех предметом поклоненья -
мечтают все красавицы о том:
алтарь перестает быть алтарем,
коль иссякают жертвоприношенья.
Бледнеет красота, коль восхищенье
она зажжет лишь в ком-нибудь одном:
ведь чтобы красоте стать божеством,
нужны ей многих страстные моленья.
Меня ж толпа поклонников страшит,
и мне милее в чувствах соразмерность:
пусть тот, один, меня боготворит,
кому нужны моя любовь и верность.
Любовь - как соль, и ей всегда вредит
как недостаточность, так и чрезмерность.
***
СОНЕТ,
в котором говорится о том, что следует отличать
забвение от пренебрежения
Зачем ты лжешь, что мною ты забыт?
Когда бы вправду я тебя забыла,
то в памяти моей бы место было,
где ты, пусть позабытый мной, укрыт.
Но я - и память это подтвердит -
к тебе ни разу мысль не обратила,
мне даже и на ум не приходило,
что стану я источником обид.
Твое понятно было б обвиненье,
когда б ты был любим иль хоть питал
надежду на мое благоволенье.
Но сей победы ты не одержал.
Пойми: тебя не помнить - не забвенье,
скорей уж это памяти провал.
***
СОНЕТ,
который тщится умерить ревнивую скорбь
доводами рассудка
Ужель, скажи, над разумом твоим
победу злая ревность одержала?
И от ее отравленного жала
ты тягостным безумьем одержим?
Ужель конец любви столь нестерпим,
что ты возненавидел и начало?
Но вспомни - ведь любовь не обещала
тебе, что вечно будешь ты любим.
Все скоропреходяще. И в бесстрастье
жестоком все уносит жизни бег...
Остановить его - не в нашей власти.
Но, заблуждаясь горько, человек
не верит в то, что и любовь и счастье
даются лишь на время, не навек.
***
СОНЕТ,
в котором любовь ищет защиты от любовных мук
Ни разлюбить не в силах, ни простить,
не в силах ни уйти я, ни остаться;
есть множество причин, чтоб нам расстаться,
одна причина есть, чтоб вместе быть.
Ты боль мою не хочешь облегчить, -
и сердцу прикажу я разорваться:
наполовину ненависти сдаться,
наполовину продолжать любить.
Больной любви в тебе лишь исцеленье:
так не давай же воли злым укорам,
и так уж сердце рвется пополам...
Поверь, твои упреки, подозренья
любви послужат смертным приговором,
и ненависти сердце я отдам.
***
СОНЕТ,
в котором содержатся рассуждения
о прихотях любви
Его люблю я, но не любит он,
безмерна скорбь моя, мне жизнь постыла;
а тот, кого презреньем я дарила,
увы, в меня без памяти влюблен.
Сносить любимого надменный тон,
быть может, сил бы у меня хватило,
но день и ночь в моих ушах уныло
звучит немилого докучный стон.
Его влюбленность я ценю так мало:
ведь я другого о любви молю,
но для него любимой я не стала...
Двух безответных чувств я муки длю:
я от любви немилого устала,
от нелюбви любимого скорблю.
***
СОНЕТ,
продолжающий рассуждения о прихотях любви
Меня не любит тот, кого люблю,
я не люблю того, кем я любима;
к слезам немилого неумолима,
сама перед любимым слезы лью.
Хулящему меня любовь сулю,
хулю того, кем я боготворима,
смеясь над нелюбимым нестерпимо,
насмешки от любимого терплю.
Любя и не любя, я оскорбляю
всегда невольно одного из двух;
сама, любя и не любя, страдаю.
Пытают оба мой смятенный дух:
один - меня мольбами оглушая,
другой - к моим мольбам оставшись глух.
***
СОНЕТ,
который продолжает рассуждения о том же
предмете, отдавая предпочтение разуму
перед склонностью
В предателе - влюбленного ищу,
кто предан мной - ко мне пылает страстью,
над любящим своей я тешусь властью,
а перед разлюбившим трепещу.
Убита нелюбовью - не ропщу,
устав искать в жестокости участья;
тому ж, кто дал бы мне любовь и счастье,
за смерть от нелюбви я смертью мщу.
Увы, не может мил мне стать немилый,
а милого нет силы разлюбить.
И счастья нет в моей судьбе унылой...
Но если выбирать, - так чем служить
для милого добычею постылой,
немилому наградой лучше быть.
***
СОНЕТ,
в котором ревнивое подозрение утишается
красноречием слез
Когда вчера с тобой я говорила,
я по холодным видела глазам:
уже не веришь ты моим словам,
ты требуешь, чтоб сердце я открыла.
Любовь свое могущество явила,
свершила чудо, вняв моим мольбам,
и, волю дав спасительным слезам,
измученное сердце обнажила.
Поверь ему, откинь нелепый страх...
Прочь, ревность! Прочь, больное подозренье!
Ужель, любимый, ты в моих слезах
не слышишь сердца моего биенье:
к тебе взывает сердце о прощенье,
сочась слезами у тебя в руках.
***
СОНЕТ,
в котором говорится о муках любви, несравнимых,
однако, с достоинствами того, кто их причиняет
Ты видишь - в рабство я обращена
любовью, и свое существованье
влачить в цепях любви, без обещанья
свободы, я навек осуждена.
Ты видишь - скорбью и тоской полна
моя душа под пытками страданья,
но, корчась на костре, мнит наказанье
чрезмерно мягким для себя она.
Ты видишь - разум от любви теряю
и горько проклинаю свой недуг.
Ты видишь - кровью путь свой окропляю
среди руин обмана и разлук...
Ты видишь? Но тебя я уверяю,
что стоит большего источник мук.
***
СОНЕТ,
в котором доказывается, что любовь к недостойному
должна быть искуплена чистосердечным раскаянием
Терзает стыд меня, как едкий дым:
моя любовь, что впала в заблужденье,
открыла мне, сколь тяжко прегрешенье
и сколь желанья пыл неодолим.
Не смею верить я глазам своим,
мню горечь истины обманом зренья:
в какое ввергнута я униженье!
За что? За то, что мною ты любим.
Пройдя сквозь все любовные мытарства,
хочу любовь забыть навеки я.
Дает мне разум верное лекарство:
во всем открыться, правды не тая.
Мою ошибку и твое коварство
искупит только исповедь моя.
***
СОНЕТ,
в котором говорится, что того, кто недостоин любви,
не следует ненавидеть, ибо ненависть, как и
любовь, удерживает его слишком близко от сердца
Зачем тебя, мой недруг, все сильней
и ненавижу я и проклинаю:
я кровью скорпиона меч пятнаю,
кто топчет грязь, сам пачкается в ней.
Твоя любовь была, увы, страшней,
чем смертоносный яд - я умираю...
Столь низок и коварен ты, что знаю:
не стоишь ненависти ты моей.
Себя я ложью пред тобой унижу,
коль скрою, что когда восстановить
хочу былое в памяти, то вижу:
ты ненавистен мне, но, может быть,
то не тебя - себя я ненавижу
за то, что я могла тебя любить.
***
СОНЕТ,
в котором судьба осуждается за двуличие
Какую я обиду нанесла
тебе, судьба? Какое злодеянье
свершила я, коль тяжесть наказанья
все мыслимые грани превзошла?
Столь беспощадна ты ко мне была,
что верю я: ты мне дала сознанье
лишь для того, чтоб я свои страданья
еще острее сознавать могла...
Мне вслух ты не жалела славословья,
под ним хулу и ненависть тая;
от ласк твоих я истекала кровью...
Но, видя, сколь щедра судьба моя
и сколь я взыскана ее любовью,
никто не верил, что несчастна я.
***
СОНЕТ,
в котором доводы рассудка служат утешением
в любовной скорби
Печалью смертною поражена,
любовью ввергнутая в униженье,
я призывала смерть как избавленье,
моля, чтоб не замедлила она.
Всецело в боль свою погружена,
душа вела обидам исчисленье,
столь приумножив их, что для забвенья
мне б тысяча смертей была нужна.
Когда ж от яростного бичеванья
готово было сердце умереть,
истерзанное горечью страданья,
"Ужели смеешь ты себя жалеть, -
спросило вдруг меня мое сознанье, -
кто был в любви счастливее, ответь?"
***
СОНЕТ,
в котором воображение тщится удержать
уходящую любовь
Виденье горького блаженства, стой!
Стой, призрак ускользающего рая,
из-за кого, от счастья умирая,
я в горести путь продолжаю свой.
Как сталь магнитом, нежностью скупой
ты сердце притянул мое, играя...
Зачем, любовь забавой полагая,
меня влюбленной сделал ты рабой!
Но ты, кто стал любви моей тираном,
не торжествуй! И пусть смеешься ты,
что тщетно я ловлю тугим арканом
твои неуловимые черты, -
из рук моих ты вырвался обманом,
но ты навек - в тюрьме моей мечты!
***
СОНЕТ,
в котором лицемерная надежда осуждается
за сокрытую в ней жестокость
Надежды затянувшийся недуг,
моих усталых лет очарованье,
меня всегда на равном расстоянье
ты держишь от блаженства и от мук.
Твоих обманов вековечный круг
весов не допускает колебанья,
чтоб ни отчаянье, ни упованье
одну из чаш не накренило вдруг.
Убийцей названа ты не напрасно,
коль заставляешь душу ежечасно
ты равновесье вечное хранить
меж участью счастливой и несчастной
не для того, чтоб жизнь мне возвратить,
но чтоб мою агонию продлить.
***
СОНЕТ,
в котором содержится суждение о розе
и созданиях, ей подобных
Богиня-роза, ты, что названа
цветов благоуханною царицей,
пред кем заря алеет ученицей
и снежная бледнеет белизна.
Искусством человека рождена,
ты платишь за труды ему сторицей...
И все ж, о роза, колыбель с гробницей
ты сочетать в себе осуждена.
В гордыне мнишь ты, пышно расцветая,
что смерть твоей не тронет красоты...
Но миг - и ты, увядшая, больная,
являешь миру бренности черты...
Нам жизнью праздной внушая, ложь надежд
нас мудрой смертью поучаешь ты.
***
СОНЕТ
Надежда! Позолоченный обман!
Отрада нашего существованья,
неясный сон в зеленом одеянье,
неистовых мечтаний ураган!
В живых вливая пагубный дурман,
ты пробуждаешь в немощи желанье,
несчастным ты даруешь обещанье,
а тем, кто счастлив, - счастья талисман.
Все ловят тень твою, алкая света,
и всем в зеленых видится очках
мир, разукрашенный воображеньем...
Моя ж душа лишь разумом согрета,
и я свои глаза держу в руках,
испытывая взгляд прикосновеньем.
***
РЕДОНДИЛЬИ
РЕДОНДИЛЬИ,
которые содержат рассуждения о безрассудствах
любви
Любовной мукой я полна,
ее всем сердцем ощущаю,
но только одного не знаю,
откуда родилась она.
Теряя волю и сознанье,
стремлюсь к химере роковой,
как вдруг сменяется тоской
неукротимое желанье.
И слезы горькие я лью,
свою оплакивая участь,
безмерной нежностью измучась,
не разгадав печаль свою.
Терзаемая гнетом страсти,
я в нетерпении дрожу,
но сразу руку отвожу,
как только прикасаюсь к счастью.
Ведь если и блеснет оно
среди бесплодного томленья,
его иссушит подозренье
и страх погубит все равно.
А если радости живучей
все ж превозмочь удастся страх,
ее тотчас развеет в прах
слепой и равнодушный случай.
Блаженство болью мне грозит
в моем ревнивом спасенье,
и мне явить пренебреженье
сама любовь порой велит.
Я все перенести готова,
в страданье силу нахожу,
но в исступленье прихожу
от незначительного слова.
Неся обиды мнимой бремя,
в ничтожной просьбе отказать
могу тому, кому отдать
могла бы жизнь в любое время.
Злым раздражением киплю,
противоречьями томима,
я с ним до боли нетерпима,
и все я для него стерплю.
Живу сама с собою в споре:
я для него предать мечту
за счастье высшее почту,
а с ним и счастье хуже горя.
Тревоге горестной моей
ищу я тщетно оправданье:
рождает ложь непониманья
из капли океан страстей.
И в беспросветный миг крушенья
с печалью вижу я одно:
что было вовсе лишено
фундамента сооруженье.
Владеет скорбь моей душой,
и я себе твержу упрямо,
что в целом мире нет бальзама,
дабы унять мой гнев слепой.
Но загляни в ее глубины, -
чем так душа оскорблена?
Как малое дитя, она
всего боится без причины.
Мне зла не разорвать оков,
хотя ошибку вижу ясно,
и боль тем более ужасна,
что больно из-за пустяков.
Душа пылает жаждой мщенья, -
когда ж она отомщена,
то мстит самой себе она,
в раскаянье прося прощенья.
Стремясь гордыню утолить,
вновь заблуждаюсь я глубоко:
я думаю, что я жестока,
а нежность не умею скрыть.
Во власти тщетного упорства
насмешливо кривится рот,
но и улыбка устает
от бесполезного притворства.
Вину, приснившуюся мне,
ему вменяю в преступленье,
и нахожу я извиненье
его действительной вине.
В своем отчаянном смятенье
добра и зла душа бежит:
любовь меня не защитит,
и не убьет пренебреженье.
Хочу рассеять я туман
мной завладевшего безумья,
но вижу в горестном раздумье,
что стал мне мил самообман.
Покоя от обид не знаю
ни наяву я, ни во сне...
Ужель никто не скажет мне,
что без причины я страдаю?
Но коль я обвиню во всем
любовь - в пылу ожесточенья, -
тот, кто поддержит обвиненье,
заклятым станет мне врагом.
Едва поможет довод ловкий
мне подружиться с правотой,
как совесть тут же скажет: "Стой!" -
и заклеймит мои уловки.
Нет, мне блаженства не вкусить!
Среди душевного ненастья
готова я проклясть за счастье
и за презрение - простить.
Мой разум ослабел от горя,
на мне безумия печать,
и не велит мне продолжать
рассудок мой, с безумьем споря.
Любовь отчаяньем гублю,
сама себя не понимаю...
Лишь тот поймет, как я страдаю,
кто так любил, как я люблю.
***
РЕДОНДИЛЬИ,
в которых говорится о том, что красота, преследуемая
докучной любовью, может избавиться от нее
с помощью откровенности столь учтивой, что даже
выказанное пренебрежение не будет оскорбительно
для влюбленного
Причуды сердца столь неясны,
что мне сомнений не избыть:
я не могу вас полюбить,
вы разлюбить меня не властны.
Каков бы ни был выбор мой,
не может быть он справедливым:
чтоб стал один из нас счастливым,
несчастным должен стать другой.
Ужель в любовном этом споре
мне к вашим снизойти мольбам?
Ведь если я вам счастье дам,
что дам себе я? Только горе.
И не грешно ли говорить,
что я должна, скрепясь душою,
для вас пожертвовать собою,
чтоб вам блаженство подарить?
Но совесть, что б я ни твердила,
была бы нечиста моя,
когда бы за любовь вам я
лишь ненавистью отплатила.
Зачем мне быть жестокой к вам?
Зачем так больно вас обижу?
Коль за любовь возненавижу,
то чем за ненависть воздам?
Я день и ночь в одной заботе:
не знаю, как мне с вами быть?
Мне хуже смерти вас любить,
а не любить вас - вы умрете.
Должна я средство отыскать,
чтоб свято соблюсти условье:
не убивать вас нелюбовью,
но и любовью не спасать.
К чему вам попусту томиться,
оплакивая жребий свой?
На середине золотой
мы с вами можем помириться.
К чему мою жестокость клясть?
Когда б надежда вам не мнилась,
вас не терзала бы немилость,
меня - непрошеная страсть.
Отрекшись от надежд на счастье,
тем отведете вы беду:
я жертвой страсти не паду
и не умрете вы от страсти.
Я о согласье вас молю,
и да послужит в утешенье
вам - то, что нет во мне презренья,
мне - то, что я вас не люблю.
Легко поладить бы могли мы,
от распри тягостной устав,
когда б, возлюбленной не став,
для вас осталась я любимой.
И тем бы от обоих нас
вы благодарность заслужили:
за то, что вы меня любили,
а я не полюбила вас.
И пусть достичь ни вы, ни я
не сможем вожделенной цели,
но оба мы играть умели,
и доказательство - ничья.
***
РЕДОНДИЛЬИ,
в которых содержится ответ на суждение,
что женщин делает прекрасными любовь
Со мною, Сильвио, напрасно
ты споришь, - уж таков закон:
о красоте тот, кто влюблен,
судить не может беспристрастно.
И хоть считают, что должна
быть красота залогом счастья, -
себялюбивое бесстрастье
в себе, увы, таит она.
Гордясь собой, как божьим даром,
она в гордыне мнит своей
себя свободной от страстей
и неподвластной низким чарам.
И все ж спастись от клеветы
или избегнуть униженья
едва ли без шипов презренья
смогла бы роза красоты.
Но если красоте доныне
любовь выносит приговор,
то из-за яблока раздор
не зря затеяли богини.
И потому ты прав вдвойне,
мне присудив дар справедливый:
ведь стала я тогда красивой,
когда любовь пришла ко мне.
Спор, для богинь неразрешимый,
мой без труда решил успех:
я для тебя красивей всех
и нет другой - такой любимой.
И коль любовь для красоты
необходимое условье,
то я в долгу перед любовью,
которую внушил мне ты.
Я стала от любви красивой,
в твою поверив правоту:
ты подарил мне красоту,
любовью наградив счастливой.
И счастлива тебе я вновь
все возвратить без промедленья:
и красоту - твое творенье,
и плату за нее - любовь.
***
РЕДОНДИЛЬИ
против несправедливости мужчин в их суждениях
о женщинах
О, как вы к женщинам жестоки
за их приверженность к грехам!..
Но неужель не ясно вам,
откуда женские пороки?
Из женщин - символ суеты
не ваше ль делает искусство?
Но, разбудив в них злые чувства,
вы требуете доброты.
В ход средство пустите любое,
и ваше рвенье победит, -
но тут вы сделаете вид,
что крепость вам сдалась без боя.
Вы собственных страстей своих
пугаетесь, как свиста плети...
Вы сказки любите, как дети,
как дети, вы боитесь их.
Нужна вам в женщине любимой
(таков уж ваш мужской девиз)
смесь восхитительной Таис
с Лукрецией непогрешимой.
Ваш нрав для вас - источник мук:
как вам бывает неприятен
на зеркале вид грязных пятен
от ваших же нечистых рук!
И страсти и пренебреженья
равно вы признаете власть:
презренье вам внушает страсть,
а страсть внушает вам презренье.
Честь женщины вам не важна;
вы мерите мужскою меркой:
строга - зовете лицемеркой
и ветреной - когда нежна.
И судите напропалую
нас всех за всякую вину:
за бессердечие - одну,
за легкомыслие - другую.
Но где же та, что вас пленит,
затеяв с вами бой по праву,
коль вам суровость не по нраву,
а легкомыслие претит?
Меж вашей пылкостью и скукой
лишь та уверенно пройдет,
в ком нет любви, но есть расчет
в союзе с Евиной наукой.
А тем, кто любит вас, увы,
любовь всегда ломает крылья...
Над их душой свершив насилье,
от них прощенья ждете вы.
Но кто достойней осужденья
в бесплодно-горестной борьбе:
та, что доверилась мольбе,
иль тот, кто расточал моленья?
И кто познает горший стыд
(пусть даже оба виноваты):
та, что грешит и ждет расплаты,
иль тот, кто платит и грешит?
Вы не ищите оправданья
своей вины в устах молвы:
такими сделали нас вы -
любите ж ваших рук созданье.
Коль мните вы, что ни одна
не устоит пред вашим взором,
зачем клеймите вы позором
ту, что без меры влюблена?
Но пусть в союзе с вами плоть,
тщета мирская, силы ада -
в самой любви для вас преграда,
и вам любви не побороть!
***
РОМАНСЫ
РОМАНС,
в котором осуждается чрезмерная ученость,
почитаемая бесполезной и даже пагубной для жизни
О, притворись, мой ум печальный,
что счастлива судьба моя,
вдруг я на миг поверю в счастье,
хоть знаю, что несчастна я.
Но, верно, правы те, кто видит
в самом сознанье корень бед...
Так сделай же меня счастливой -
внуши мне, что несчастья нет!
И пусть на миг успокоенье
я в мысли радостной найду,
и хоть на миг с усталым сердцем
рассудок будет мой в ладу...
Увы, на свете столько мнений -
двух сходных не найдешь меж них:
и мир кому-то мнится светлым,
и он же - черен для других.
И то, что одному на зависть,
другому скоро надоест;
и для кого-то жизнь - как праздник,
а для кого-то - тяжкий крест.
Кто дни влачит в печали томной,
веселье тот сочтет за грех,
а весельчак при виде скорби
едва удерживает смех.
Еще философы Эллады
бесплодно спорили о том,
что ждет нас в этом мире: радость
или страданье ждет нас в нем?
Кто прав из них? Какой философ?
Нам неизвестно до сих пор,
и, как и прежде, смех и слезы
ведут между собою спор.
И разделенный на две части
мир и поныне так живет:
удачливый фортуну славит,
а неудачливый - клянет.
И если в скорби превеликой
один глядит на мир с тоской,
то снисходительной улыбкой
ему ответствует другой.
Обосновать свое сужденье
вам каждый сможет без труда:
есть уйма способов на свете
обосновать и "нет" и "да".
Всяк судит по своим законам,
а их ему диктует нрав:
вот почему сей спор не кончен -
все правы и никто не прав.
Ужель ты мнишь, мой ум унылый,
что божья милость призвала
тебя решить неразрешимый
и вечный спор добра и зла?
Зачем играешь против воли
ты столь безжалостную роль
и между радостью и болью
упрямо выбираешь боль?
Ты мне принадлежишь, мой разум,
так отчего же, день за днем,
ты столь невосприимчив к благу,
столь беззащитен перед злом?
Холодной сталью мысль искрится,
и двойственна судьба ее:
эфес нам служит для защиты
и смерть несет нам острие.
Но коль в опаснейшей дуэли
скрестились острые клинки,
ужели шпаге быть в ответе
за смертоносный взмах руки?
Ужели нам дано познанье
лишь для пустой игры ума
и к мудрости не приобщат нас
людской учености тома?
Ждать день за днем страданий новых,
терзаться от дурных примет -
увы, все это лишь умножит
число неотвратимых бед.
И в сих терзаниях напрасных
что угнетает нас сильней -
сама грядущая опасность
иль страхи, связанные с ней?
О, сколь блаженна неученость
всех тех, кто, не вкусив наук,
в своем невежестве находит
единственный источник мук!
Взлетает разум ввысь, но тянет
его к земле извечный страх...
И топит разочарованье
огонь познания в слезах.
Для непорочных душ познанье -
как сильнодействующий яд;
увы, чем больше люди знают,
тем больше знать они хотят.
И если не остановить их,
то в одержимости своей
под натиском все новых истин
они забудут суть вещей.
Так, если в ненасытном росте
деревьям не чинить преград,
то разрастется и заглохнет,
не дав плодов, плодовый сад.
И ежели в открытом море
руля лишится утлый челн,
найдет он рано или поздно
свою погибель в бездне волн.
Что толку, что поля оденет
в зеленое убранство май?
Увы, не всякое цветенье
приносит добрый урожай.
И нужно ль разуму трудиться,
рождая новых мыслей рой,
коль множество из них, родившись,
и дня не проживут порой?
А те, что выживут, - калеки
(столь разума напрасен труд),-
ведь мысли, чем они увечней,
тем долее они живут.
Наш разум - словно пламень злобный:
когда добычей распален,
тем яростней ее он гложет,
чем ярче кажется нам он.
Нам больше неподвластен разум -
сеньору изменил вассал:
его он тем оружьем ранит,
которым прежде защищал.
Сколь разума проклятье тяжко,
сколь непосильно бремя дум...
Но дал нам бог сие занятье,
чтобы наставить нас на ум.
К чему в безумном честолюбье
мы предков превзойти хотим?
Живут, увы, так мало люди -
зачем же знать так много им?
Ах, если б в школах обучали
тому, как в счастье жизнь прожить,
как позабыть свою печаль нам,
как о страданьях позабыть!..
В своем неведенье блаженном
сколь счастливо бы каждый жил,
смеясь без тени спасенья
над предсказаньями светил.
В плену у первозданной лени
усни, мой ум, и мне верни
убитые на размышленья,
у жизни отнятые дни.
***
РОМАНС,
в котором с изысканностью и чистосердечием
объясняется природа ревности и доказывается, что
ее тревоги являются единственным свидетельством
любви, в чем автор противоречит мнению дона
Хосе Монторо, одного из славнейших поэтов
нашего века
Различные рождает чувства
любовь. Их, как своих детей,
она растит. И, вырастая,
они приносят славу ей.
Вот так однажды дочку-ревность
любовь произвела на свет;
с тех пор мы в ревности находим
любви законченный портрет.
Любви без ревности не видел
никто, нигде и никогда:
возможен ли огонь без дыма
или без сырости вода?
Хоть говорят, что злую ревность
вне брака родила любовь,
она - дитя любви по праву,
от плоти плоть, от крови кровь.
Как полновесность для монеты,
как для сокровища - цена,
наидостойнейший свидетель
для истинной любви она.
Легко смешать любовь и нежность,
но нежность - только казначей:
платить по векселям любовным
любовь предоставляет ей.
Когда простое состраданье
в нас пробуждает чья-то боль,
как часто мы ему упрямо
любви навязываем роль!
Как часто чье-то любопытство
пустого ради хвастовства,
прикинувшись любовью пылкой,
берет себе ее права.
Как часто чье-то острословье,
свой пошлый дар ценя весьма,
любовной страстью почитает
потуги праздного ума.
Увы, в любовном лицемерье
искусней всех бывает тот,
в ком жажда выгоды сильнее
и у кого точней расчет.
Одной лишь ревности неведом
притворства лицемерный труд:
она - безумна, а безумцы
в своем безумии не лгут.
Уж ей-то не до красноречья,
не до ораторских потуг:
она кричит, как роженица,
бесстыдных не скрывая мук.
Как ей в притворстве быть искусной,
коль разума ей не дано?
Но чем страданье непритворней,
тем благороднее оно.
Кто сам себя щадит так мало -
уж, верно, в том неправды нет:
все лгут, но лишь себе на пользу,
никто не лжет себе во вред.
Коль на себя в припадке руки
готов безумец наложить,
то вряд ли кто-нибудь посмеет
его в притворстве обвинить.
И правоту моих суждений
вам подтвердят без лишних слов
примеры, коими богаты
архивы прожитых веков.
Лгала Миносу Пасифая,
Дидону обманул Эней,
дурачила Венера Марса,
и Ариадне лгал Тесей.
Убит был Нин Семирамидой,
Медею оскорбил Ясон,
Юдифь убила Олоферна,
Далилой предан был Самсон.
Был Урия на смерть отправлен
Вирсавией когда-то встарь,
и обесчещен был Еленой
супруг ее, спартанский царь.
Они и многие другие
в любовь играли, не любя, -
но кто без ревности ревнивцем
изобразить бы мог себя?
Любовь сродни хамелеону,
как он, изменчива она...
А ревность не меняет цвета,
она всегда черным-черна.
Но нрава сумасбродной дочки
любовь страшится не шутя:
не хочет по ее законам
жить незаконное дитя.
В любви порой обманет клятва,
и лживым может быть обет;
одна лишь ревность скажет правду,
любовь ли это или нет.
Близки, как следствие с причиной,
между собою дочь и мать:
коль ты ревнуешь, значит - любишь,
а любишь - станешь ревновать.
Для жертв любовной лихорадки
естественен ревнивый бред;
безумен он и выдать может
любви заветнейший секрет.
Лишь кто не любит - не ревнуя,
хранить способен до конца
в своем безлюбом хладнокровье
благоразумие глупца.
В незыблемость любовной страсти
уверовать способен он:
увы, наполненный собою,
он в одного себя влюблен.
Порой бывает ревность грубой,
и в состоянии она
любовь обидеть подозреньем,
не зная, в чем ее вина.
И все ж для ревности случаен
подобной грубости недуг:
нас подозреньями измучив,
о них она забудет вдруг.
Две стороны одной медали -
любовь и ревность. Коль вкусить
хотим любви мы нежность, нужно
нам грубость ревности простить.
Но все ж не следует, - и это
я повторить готова вновь, -
чтоб оскорбляло подозренье
не согрешившую любовь.
Чем больше ревности страшимся,
тем больше ревность мучит нас:
тот, кто живет под страхом смерти,
тот умирает сотни раз.
Но страх, что кто-то восхитится
любимой, посланной тебе,
и на твое польстится счастье,
завидуя твоей судьбе, -
он не обиден для любимой.
Ей опасения твои
откроют, что она достойна
быть средоточием любви.
И как мы страх свой ни скрываем,
мы не свободны от него:
любовь всегда всего боится,
ее пугливо существо.
Кто окрестит тревоги эти
ребячеством - тот клеветник:
его же сердце отречется
от слов, что произнес язык.
И тем, кто любит, тем известно,
что, если кто-нибудь другой
наш выбор одобряет пылко,
теряем тотчас мы покой.
А ежели кому-то лестны
друзей восторги, он - глупец:
хотя льстецы везде опасны,
в любви всего опасней льстец.
И здесь для нас быть может лестной
лишь чуткость разума, чья власть
на грани должного почтенья
удержит пагубную страсть.
Но в ком достанет сил, чтоб воля
со страстью справиться могла?
Себя в узде держать так трудно,
коль страсть закусит удила.
А если даже страсть чужую
удержит разума узда,
как убедить мою тревогу,
что больше не грозит беда?
И хоть рассудком заподозрить
я не осмелюсь никого, -
но сердце все равно в тревоге,
не успокоить мне его.
Коль нажил ты врагов, не спится
тебе спокойно по ночам,
но сна лишится тот навеки,
кто их выдумывает сам.
Коль некто у чужой границы
расположился на ночлег,
то, верно, вражеской добычей
стать хочет этот человек.
И пусть мишень недостижима,
но если нет стрелкам числа,
кто присягнет, что не добьется
удачи хоть одна стрела?
Когда бы кто-то в чем-то малом
соперничать со мною стал,
и то б его существованье
меня пронзило, как кинжал.
Какая ж мне грозит кончина,
коль станет на моем пути
соперник, что меня задумал
в моем же счастье превзойти,
он, кто чужого жаждет блага,
кому все средства хороши,
кто быть хозяином желает
на празднестве моей души,
кто мнит, что лишь в моем паденье
его таится торжество,
кто хочет приобщиться к славе
ценой бесславья моего,
кто хочет, чтоб его любовью
была моя побеждена,
дабы душа моя навеки
от скорби сделалась больна?
Коль чье-то сердце не знавало
столь страшной скорби никогда, -
бесчувственность такого сердца
сродни бесчувственности льда.
И пусть доверчивость похвальна,
знать чувство меры должно ей:
в любви опасно быть ревнивым,
но легковерным быть - страшней.
Лишь сердцу чуткому понятно
любовной скорби естество:
в том, кто влюблен, ее рождает
не разум, а любовь его.
И сущность скорби сей являют
та неуверенность в себе,
тот вечный страх, что вдруг погибнет
моя любовь с чужой в борьбе,
страх, что мой вечный страх рассердит
судьбу и, гнева не тая,
она лишит меня блаженства,
которого не стою я.
Он, этот страх, сердцам влюбленным,
как украшению эмаль,
лишь прибавляет благородства,
будя в них светлую печаль.
И пусть он душу нам терзает,
и пусть его нам не избыть:
лишь тот достоин быть любимым,
кто не надеется им быть.
И пусть порой упрям ревнивец,
и безрассуден, и жесток,
все ж ревность для любви - экзамен,
и, значит, ревность - не порок.
И хоть любовь твердит, что ревность
ей много нанесла обид,
но все же выходки ревнивцев
она для виду лишь бранит.
Коль ревность действует во славу
разгневанного божества,
оно ей многое прощает,
пусть даже ревность не права.
И тот, кто сетует, что ревность
с него, мол, не спускает глаз, -
тот просто хвалится любовью
и хочет зависть вызвать в нас.
Влекут бок о бок колесницу
самодержавной красоты
и тот, кто ревностью томится,
и тот, чьи не сбылись мечты.
Мы в жертву красоте приносим
сердца, изнывшие от мук, -
увы, не примет меньшей жертвы
она от преданных ей слуг.
О просвещеннейший Монторо,
великой мудрости пример,
кому не по душе Вергилий,
кому не угодил Гомер!
Любовь и ревность неразлучны,
но их твой ум разъединил
(что никому не удавалось,
лишь у тебя достало сил).
Но силы тратил ты напрасно:
сознайся, что, когда ты всех
мнил убедить в невероятном,
ты сам не верил в свой успех.
Ты уподобился софистам,
готовым спорить целый век,
что белый снег, как уголь, черен,
а черный уголь бел, как снег.
Пусть в хитроумных рассужденьях
твой ум надменный изощрен,
все ж в лабиринте доказательств,
я вижу, заблудился он.
Недоказуемого жаждет
твой дерзкий разум все равно:
ведь все, что доказать возможно,
уже доказано давно.
Едва на некое сужденье
легло клеймо неправоты,
тотчас по-рыцарски на помощь
спешишь к беспомощному ты.
Защиту беззащитных мнений
тебе препоручила честь, -
и мне с тобою спорить трудно,
хоть много возражений есть.
И если я с тобою спорю,
то это только потому,
что так, увы, повелевает
твой разум моему уму.
Я признаюсь, что с большим пылом
мой разум следом за тобой
пустился бы непроторенной,
никем не хоженной стезей.
Но поднялся твой смелый разум
ввысь на такую крутизну,
что за тобой вослед отправить ∙
свой робкий ум я не рискну.
Я знаю, не со зла, Монторо,
твой разум, распластав крыла,
с вершины ринулся на ревность,
в ней видя воплощенье зла.
О ревности ты судишь строго:
но я, сама ее познав,
могу судить о ней по праву,
и я скажу, что ты не прав.
Все ж пальму первенства вручаю
тебе за ум я и талант:
ты с делом справился не хуже,
чем с тяжестью небес Атлант.
И коль окажет мир доверье
твоим пророческим словам, -
навек от ревности избавясь,
тебе воздвигнут люди храм.
И меж невольников влюбленных
все станут счастливы, едва
их всех из клетки золоченой
освободят твои слова.
Тогда исчезнут подозренья,
рассеется нелепый страх,
и канет в вечность недоверье,
а ревность превратится в прах,
и все вдруг обернется благом, -
что хочешь, то и выбирай:
успех, удачу, радость, счастье -
и на земле настанет рай.
И будет род людской обязан
отваге твоих мудрых слов
желаннейшим освобожденьем
от нестерпимейших оков.
И все ж мой долг перед тобою
совсем иной, чем долг других,
ведь без твоих стихов, Монторо,
не родилось бы и моих.
Но будут люди иль не будут
в грядущих ревновать веках, -
наш спор о ревности закончит
другой поэт в других стихах.
***
РОМАНС,
в котором выражается скорбь, вызванная
разлукой с любимым
О мой возлюбленный, пора,
пора с тобою мне проститься:
мне слезы не дают писать,
велит мне время торопиться.
Пусть буквы черные несут
к тебе печаль моих стенаний, -
на свете нет чернее букв,
и горше нет воспоминаний.
Прости, неровен почерк мой,
слезами полита бумага:
то, что диктует мне огонь,
соленая смывает влага.
Мешают слезы мне писать,
вступая в распрю со словами:
едва перо найдет слова, -
как все уж сказано слезами.
Услышь мою немую скорбь,
к ней преисполнись состраданья:
ужель не стоят вздохи - слов
и не заменят фраз - рыданья?
Бушует в сердце океан,
мне не унять его волненья;
несутся мысли наугад
и терпят кораблекрушенье.
Мне жизнь постыла. Хоть она
еще, подобно рабству, длится
и я живу, но жизнь моя
уже самой себя стыдится.
Смерть призываю я. Но нет,
нейдет мой лекарь долгожданный:
ведь дорожится даже смерть,
когда она для нас желанна.
И тело бедное мое
на пытку предано судьбою...
Оно уже давно мертво-
лишь сердце в нем еще живое.
Душа в бессмертии своем -
и та, увы, полна смятенья:
скорбь похищает у нее
ее надежды на спасенье.
Чтобы спастись, должны бежать
душа и сердце, изменив мне:
во вздохах отлетит душа,
растает сердце в слезном ливне.
Ужели жизнью назову
существование такое,
когда вся жизнь моя - сосуд,
налитый до краев тоскою?
Но отчего, твердя, что боль
моя ужасна, я ни слова
не говорю тебе о том,
о чем душа кричать готова?
Уходишь ты... и в горе я
сама с собою лицемерю:
коль правда это - я мертва,
коль я живу - я не поверю!
Ужель настал он, этот день,
что смерть принес моей надежде:
не светит свет твоих очей,
а солнце светит, как и прежде!
Ужель мой жребий так жесток
и столь сурово наказанье,
что мне нельзя утишить скорбь,
ей обещав с тобой свиданье?
Ужель, скажи, не видеть мне
любимых черт? Ужель в разлуке
с твоим дыханьем жить? Ужель
меня твои забыли руки?
Сокровище моей души,
венец несбыточных желаний,
зачем, похитив душу, ты
оставил боль воспоминаний?
В противоречье роковом
меня томит коварный случай:
для жизни - все во мне мертво,
для смерти - слишком скорбь живуча.
Влачить в отчаянии дни
судьба меня приговорила:
я без надежд не в силах жить
и умереть от мук не в силах.
О мой любимый, подскажи,
как быть тому, кто так страдает?
Как в сердце мне твоем ожить,
мне, той, чье сердце погибает?
Ты вспомни о моей любви...
Ужель забвенья безнадежность,
все поглотив, не сохранит
тебе подаренную нежность?
Ты вспомни, что любовь моя
ни перед чем не отступила:
была ей кара не страшна,
опасности ей были милы...
К моей любви любовь свою
прибавить можешь по желанью...
Ужели две любви - одну
любовь спасти не в состоянье?
Ты вспомни, как ты мне клялся
в любви и верности когда-то:
пусть то, в чем поклялись уста,
хранят твои поступки свято.
Прости, коль я, любимый мой,
тебя обидела напрасно:
но скорбь лишь потому и скорбь,
что над собой она не властна.
Прощай! Мне горе давит грудь,
я исповедь свою кончаю:
не ведая, что говорю,
написанного не читаю.
***
РОМАНС,
который может быть положен на музыку
Плачь, плачь сильнее, скорбь моя,
слез горьких не стыдись:
где горе искренне, ему
без слез не обойтись.
Пусть криками исходит боль,
коль в сердце тесно ей, -
чем нестерпимее она,
тем скрыть ее трудней.
Кричи, коль скорби злой огонь
в груди невыносим:
поверит мало кто в пожар,
пока не виден дым.
Кричит страдалец, и грешно
рот зажимать ему:
ведь право узника - ломать
постылую тюрьму.
Лишь оскорбляем чувства мы,
заставив их молчать,
и умирает сердце там,
где на устах печать.
Но скорбь моя столь велика,
что хоть кричи, хоть плачь:
я - жертва скорби, а она -
навеки мой палач.
***
ЭЛЕГИИ
ЭЛЕГИЯ,
которая может служить утешением в разочаровании
Я в вас разочарована,
в чем сознаюсь, увы...
К чему ж теперь за холодность
меня корите вы?
Вы потеряли все, так что ж,
потеря не важна:
для мудрости цена всего -
не велика цена.
Впредь вы любовь не станете
пустой забавой мнить,
кто за грехи наказан был,
не будет вновь грешить.
А мне спокойней, что не жду
я больше ничего:
ведь если счастья нет, то нет
и страха за него.
И утешенье кроется
в самой потере той:
потеряно сокровище,
но обретен покой.
Мне больше нечего терять,
и страха больше нет:
бояться ли воров тому,
кто догола раздет?
Но не почту свободу я
сокровищем своим:
не то принудит кто-нибудь
меня расстаться с ним.
Увы, чтоб душу уберечь
от ненасытных глаз,
и то нам нужно делать вид,
что нет ее у нас.
***
ЭЛЕГИЯ,
в которой женщина, потерявшая нежно любимого
супруга, в отчаянии оплакивает свою горестную
утрату
Ужели хоть на миг один
нельзя остаться мне
одной, чтоб с мукою моей
побыть наедине?
Ужели скрыться некуда
мне в этот скорбный час
от любопытства дерзкого
сочувствующих глаз?
О, дайте горю моему
излиться из груди
и в горле бьющейся тоске
слезами изойти!
Хоть здесь, в моем убежище,
спасусь я от людей,
от их докучной жалости,
неискренних речей.
Пусть выйдет скорбь из берегов,
и слез водоворот
мосты из лицемерных фраз
безжалостно снесет.
Блестя, подобно молниям,
и грохоча, как гром,
пусть вырвутся стенания,
что жгут меня огнем.
Пусть сердце кровью истечет,
и горести мои
исторгнут из бессонных глаз
кровавые ручьи.
Пусть разразится воплями
сокрытый в сердце ад
и омрачит торжественный
и благостный обряд.
Пусть крик истерзанной души
всем возвестит вокруг,
как мается она в тисках
бесчеловечных мук.
Пусть все законы разума
отступят перед ней -
моей любовью горестной,
владычицей моей.
Он умер, умер - мой супруг!
О, страшные слова!
Ужель я их произнесла
и все еще жива?
Он мертв! А я дышу еще,
кляня свою судьбу...
Я говорю - не слышит он,
живу, а он - в гробу!
И с ним в гробу моя любовь...
Не верю! Помрачен
безмерной болью разум мой, -
он жив, не умер он!
Душа и жизнь покинули
меня в сей скорбный день:
я без него - бездушная,
безжизненная тень.
Кто жизнь мою продлит? Кто даст
мне воздух, чтобы вновь
могла дышать я, и тепло,
чтобы согреть мне кровь?
Любовь не в силах уголья
разжечь в груди моей,
и жизнь моя чуть теплится
под грудою углей.
Когда в огне трещат дрова,
в уютном треске том
никто не слышит, как палач
пытает их огнем,
как пламя ненасытное
сосет древесный сок...
И умирает дерево, -
а нам и невдомек.
И я, как дерево в огне,
в страданьях смерть приму,
и до моих предсмертных мук
нет дела никому.
О смерть! К тебе взываю я,
возьми меня скорей!
Ведь жизнь такая тягостней,
чем тысяча смертей...
О небо, на меня обрушь
прозрачный небосвод,
и пусть дождем алмазных звезд
меня к земле прибьет!
О, дай же мне убежище
в себе, земная твердь,
засыпь меня, несчастную,
и обреки на смерть!
О море, в темной глубине
меня похорони,
пусть я добычей злых акул
свои окончу дни!
О солнце, ослепи меня,
пусть кану я во тьму!
Пусть недостанет воздуха
дыханью моему!
О ночь, укрой меня навек!
Пусть смоет образ мой
теченьем Леты навсегда
из памяти людской!
Зачем, о люди, тщитесь вы
мой исцелить недуг?
Ужель вас тешит зрелище
моих жестоких мук?
Чего я жду? Пусть боль моя
сама меня убьет,
пусть горло смертною петлей
она мне захлестнет,
поведав всем, кто видеть мог
страдания мои:
я умираю потому,
что смерть слабей любви.
***
ЭЛЕГИЯ,
в которой изливаются ревнивые чувства,
рожденные разлукой.
Докучная память,
позволь, о, позволь мне
хотя б на мгновенье
забыть мое горе.
Недобрая память,
ослабь свои путы:
они меня давят,
они меня душат.
Коль насмерть меня ты
замучаешь, память,
тебе больше некого
будет тиранить.
О нет, я не жду
от тебя милосердья:
лишь пытку иную
придумай для сердца!
Ужели ты мнишь,
что собой дорожу я
и жизнь мне любезна
лишь тем, что живу я?
Тебе ли не ведать,
мой страж стародавний:
волнением сердца
она дорога мне.
Я с ней бы рассталась -
расстаться мне больно
с дарованной ею
бессмертной любовью.
Но смерть я приму,
как великую милость, -
лишь знать бы, что с милым
беды не случилось.
Несытая память,
ужель тебе мало
терзать меня снами
минувшего рая?
Ужель тебе мало
ночами шептать мне
о пламенных взглядах
и нежных объятьях?
Ужель тебе мало
былое блаженство
сегодняшней мукой
вонзать в мое сердце?
Зачем ты твердишь мне
о горькой обиде,
о том, что мне счастья
вовеки не видеть?
Зачем ты вину мою
в ссоре с любимым
бедой называешь
непоправимой?
В своем непрощенье
жестоко упряма,
меня ты, как плетью,
бичуешь словами;
словами, что милый
нес бережно в дар мне,
наносишь теперь ты
мне злые удары.
Зачем ты пророчишь,
что там, на чужбине,
другою любовью
пленится любимый?
Что там завлекут его
в сети коварно
все новых красавиц
все новые чары?
И вдоволь он местью
своей насладится -
за призрак обиды
воздаст мне сторицей?
Зачем ты смущаешь
мой разум смятенный,
твердя, что разлука
рождает измену?
О, сколь ненадежна
любовная верность, -
лишь тот ее данник,
кто ею отвергнут.
Слывет к переменам
врожденная склонность
извечным недугом
мужского сословья.
Пусть так, но ведь есть же
на свете мужчины,
что свято хранят
свою верность любимой.
Могу ли поверить,
что тот, кто мне дорог,
не чужд лицемерья
и чужд благородства?
Но слышу я, память,
как ты отвечаешь,
что в жизни дурное
сбывается чаще.
Вот так-то с надеждой,
то с ужасом в сердце -
я ночью и днем
между жизнью и смертью.
Молю тебя, память,
реши мою участь:
казни иль помилуй,
но больше не мучай.
***
ЭЛЕГИЯ,
в которой женщина, прощаясь с возлюбленным,
не в силах скрыть свою скорбь
О, если все ж, любимый мой,
я после всех страданий
в груди для жалоб сохраню
последнее дыханье,
и в еле тлеющей золе
моих надежд умерших
воскреснет, чудом уцелев,
хоть веточка надежды,
и жизни слабый ветерок
вдруг на меня повеет,
и склонишь ты ко мне свой слух
на краткое мгновенье,
и, спрятав ножницы свои,
безжалостная Парка
еще на миг мне жизнь продлит
бессмысленным подарком, -
к моей печали прикоснись, -
в моих словах ей тесно;
как лебедь, покидаю жизнь
я с лебединой песней.
Уж вечная подходит Ночь,
услышь меня ты прежде,
чем Ночь замкнет своим ключом
мне трепетные вежды;
обнимемся в последний раз:
пусть нежность нас задушит
в своей петле и, слив тела,
сольет навечно души.
Пусть отзовется голос твой,
дрожа тоской прощальной,
но пусть невысказанных слов
не оборвет рыданье.
Ты к моему лицу свое
мне приложи печатью
и холод щек моих омой
потоком слез горячих,
и, смешивая слезы, мы
ни от кого не скроем,
что в двух сердцах рождает их
одно и то же горе.
Соединенье наших рук
и сомкнутость ладоней
пусть скажут то, о чем язык,
увы, сказать не волен.
Хоть в час прощания, молю,
всецело мне доверься
и дан мне вексель губ твоих
и дарственную сердца,
чтоб, к водам Стикса подойдя,
могла твоим оболом
я заплатить за перевоз
угрюмому Харону.
Мою любовь, молю, прими:
она в тоске предсмертной
из хладной вырвется груди
с последним стуком сердца;
пусть перейдет к тебе ее
животворящий пламень,
в надежду превращая боль,
как хаос - в мирозданье.
Ты дай ей сладостный приют
в обители сердечной
и пребывай моей любви
хранителем навечно.
Прощай, любовь моя, прощай
и скорбь мою прости мне:
уходит милый от меня, -
я ухожу из жизни.
***
ГЛОССЫ
ГЛОССА,
в которой говорится о превратностях судьбы
Ты завтра слезы будешь лить
Ты весел, но не знаешь ты,
что станет, на твое несчастье,
конец безоблачного счастья
началом горькой маеты.
Тщеславие твоей мечты
судьба не в силах укротить...
Как ей тебя предупредить,
что миг блаженства быстротечен?
И, ныне весел и беспечен, -
ты завтра слезы будешь лить.
И все же в голосе твоем
дрожит предчувствие угрозы:
в любви всегда и смех и слезы,
сначала - смех, они - потом.
Еще ты весь горишь огнем
любви - но правды не сокрыть,
узнаешь ты, что значит жить
обманутым своим кумиром...
Владея ныне целым миром -
ты завтра слезы будешь лить.
Знай, что двуликая любовь,
избранникам даруя счастье,
всегда таит в себе несчастье.
Блаженством околдует кровь
и тотчас поспешит их вновь
с небес на землю возвратить.
И хоть любовью одарить
тебя судьбе угодно было -
о том, что ныне сердцу мило,
ты завтра слезы будешь лить.
Тобою обретенный рай,
тебе взаймы любовью данный,
рай ненадежный и обманный,
своим навеки не считай.
Гордыни полон ты, но знай:
в раю тебе недолго жить...
Сумеет ревность отравить
цветы любви змеиным ядом.
И пусть сегодня счастье рядом -
ты завтра слезы будешь лить.
***
ГЛОССА,
остерегающая Красоту от очевидной опасности
быть обманутой
О роза, чудо красоты!
Карминно-пурпурной, атласной
ты не скрываешь наготы,
но быть прельстительной опасно:
рожденная такой прекрасной,
увы, несчастной станешь ты.
Сколь красота твоя ярка,
но тем, о девственная роза,
неотвратимее угроза,
чем ярче красота цветка.
Едва лишь дерзкая рука
твоей коснется красоты,
и ты лишишься чистоты,
даря кому-то наслажденье,
твое окончится цветенье, -
увы, несчастной станешь ты.
Вглядись: ведь фальшь всегда видна
в любезнике, что льстит упорно,
пойми - его любовь притворна,
в нем алчность говорит одна.
Страшись его любви - она
лишь порожденье суеты:
коль ты во власти слепоты
поверишь в то, что ты любима, -
оскорблена им нестерпимо,
увы, несчастной станешь ты.
Не дай же оскорбить ему
создавшую тебя природу:
ведь он сорвет тебя в угоду
тщеславию лишь своему.
Не отдавай же одному
для всех рожденной красоты,
забудь любовные мечты,
ведь коль полюбишь ты кого-то,
то, угодив в его тенета,
увы, несчастной станешь ты.
***
ДЕСИМЫ
ДЕСИМЫ,
в которых доказывается, что любовь по свободному
выбору единственно приличествует
достоинству любящих
Заметил кто-то не вчера-
одна любовь другой не пара:
одна - подобие пожара,
другая - разуму сестра.
Одна - безудержно щедра
в ущерб именью и здоровью,
и в ней нет места хладнокровью, -
мы страстью ту любовь зовем.
А ту, что действует с умом,
зовем рассудочной любовью.
Неоднородна и она,
и в ней оттенков всяких - бездна:
любви разумной знать полезно,
к кому она обращена.
Она меняет имена,
оставив суть без измененья:
привязанность есть выраженье
любви к родным, приязнь - к друзьям,
а к тем, кто страх внушает нам,
любовь имеет вид почтенья.
Названий множество у ней;
их перечня не продолжая,
определим сперва, какая
из двух родов любви - важней.
Что до меня, то мне милей
любовь - рассудка порожденье:
ведь страсть есть только подчиненье
желанью, что пьянит нам кровь...
Нет, лишь разумная любовь
заслуживает одобренья.
Увы, как часто даже тот,
кто искренне благоговеет
пред красотой, и тот слабеет,
едва любовь к нему придет.
Тогда свою звезду клянет
он за холодное бесстрастье;
но если, на свое несчастье,
звезда покинет небосклон,
ее разлюбит тотчас он,
презреньем отплатив за счастье.
Так трудно сердцу не попасть
в силки пленительного взгляда...
Увы, рассудок - не преграда,
когда владеет сердцем страсть.
Но коль велит влюбленным власть
любви - жить у нее в неволе,
пусть им, покорным рабской доле,
придется в рабстве умереть, -
не следует нам их жалеть,
коль разлюбить у них нет воли.
Тому, кто сам менял подруг,
грех сетовать на их коварство:
пусть ищет там свое лекарство,
где отыскал он свой недуг.
Кого же от сердечных мук
страдать судьба приговорила,
кого не красота сгубила,
свое же сердце подвело, -
тот, злой судьбе своей назло,
пусть завоюет сердце милой.
В любви разумной и слепой
различны цель и повеленье:
в одной - немое преклоненье,
и дерзость пылкая - в другой.
И коль одна - каприз пустой,
другая - образец величья;
и, уяснив сие различье,
никто уж, верно, бы не стал
искать любви свой идеал
в ее лишь низменном обличье.
Лишь тот в любви своей велик,
кто, женское щадя сословье,
одерживать в борьбе с любовью
победу над собой привык.
Над ним не сможет ни на миг
безумье, прозванное страстью,
своею похвалиться властью:
он мнит, в погоне за мечтой,
что страсть его обидна той,
кто для него и жизнь и счастье.
И здесь я повторю вам вновь,
что быть должна любовь совместной
с рассудком, ибо всем известно:
цена любви всегда - любовь.
Как ни пылает чья-то кровь,
разгоряченная желаньем, -
любовь бесчестным настояньям
не может сдаться на позор,
как свои не может приговор
преступник встретить с ликованьем.
Ведь красоту нельзя, о нет,
к любви склонить по принужденью,
над ней не властно увлеченье,
коль разума на нем запрет.
Напрасно ждет над ней побед
любви пустое славословье:
ей не изменит хладнокровье, -
стрелой любви уязвлена,
ей душу не отдаст она,
коль разум не в ладу с любовью.
***
ДЕСИМЫ,
в которых благородные усилия разума
противоборствуют тираническому игу страсти
Скажи, Амур, мальчишка злой,
моим упорством побежденный,
зачем, гордыней упоенный,
ты возмущаешь мой покой?
Я знаю, ты своей стрелой
пронзишь любое сердце разом,
столь метким наделен ты глазом, -
но есть ли толк в твоей стрельбе,
коль, сердце подчинив себе,
в живых ты оставляешь разум?
Ты власти сказочной достиг,
и велики твои владенья,
но все же камень преткновенья
мой разум пред тобой воздвиг,
и пусть ты в сердце мне проник,
пусть я люблю тебе в угоду,
насилуя свою природу, -
не вечно будет длиться плен -
я вырвусь из тюремных стен
и возвращу себе свободу.
Моя душа разделена
на две враждующие части:
одна, увы, - рабыня страсти,
другая - разуму верна.
И не потерпит ни одна,
чтоб верх взяла над ней другая, -
нет распре ни конца, ни края...
Но им - ни той и ни другой -
не выиграть смертельный бой:
обеих ждет погибель злая.
С Любовью шутим мы, доколе
мы близко не знакомы с ней...
Но коль она в душе моей,
то с нею справиться легко ли?
И все ж, Любовь, ты, в ореоле
своих бесчисленных побед,
меня не завоюешь, нет.
Душа не пленена тобою, -
лишь замок ты взяла без боя,
владельца же простыл и след.
Войска, овеянные славой,
мой разум кликнет, и с тобой
на бранном поле сердца - в бой
он вступит, долгий и кровавый.
Напрасно в ярости неправой
меня стремишься, злой божок,
ты у своих увидеть ног.
Я крикну и на смертном ложе,
что ты убил меня, но все же
ты победить меня не смог.
***
ДЕСИМЫ,
в которых душа, изо всех сил противясь Любви,
в конце концов принуждена ей сдаться, разделив
печальную участь Трои
Амур врасплох меня застиг:
тиран коварный и проворный,
он, под плащом, как франт придворный,
неслышно в сердце мне проник.
Обезоружив чувства, вмиг
Любовь мой разум помутила,
ворота в сердце отворила...
В то время как глаза мои
не отрывались от Любви, -
она мой слух заполонила.
Едва Любовь проникла в Трою,
она, с себя личину сняв,
явила свой коварный нрав,
подобно древнему герою:
всесокрушительной грозою
Любовь напала на меня
из деревянного коня, -
и сердце смертью храбрых пало,
и вся душа заполыхала
вмиг от любовного огня.
Любовь, желанием горя
и к цели устремись упрямо,
приняв мой разум за Приама,
убила гордого царя.
Расправу надо мной творя,
все здравые мои сужденья,
царя-рассудка порожденье,
Любовь сразила наповал, -
им не простил ее кинжал
их царского происхожденья!
Любви слепое божество
Кассандру предало на муки:
провидице связали руки,
принцессе сердца моего.
Вотще рассудка ведовство
к моим предчувствиям взывало,
вотще Кассандра устрашала
своих мучителей-солдат
напастями, что им грозят, -
рассудку чувство не внимало.
Вся Троя пламенем объята,
дым стелется среди руин...
Убит Парис, Приама сын,
с Парисом рядом тело брата.
Любовь погибелью чревата
для всех Приамовых детей...
И среди крови и смертей,
бесчинств постыднейшего плена,
одна Прекрасная Елена
не отступила перед ней!
И Троя отошла в преданье...
Сей город, милостью небес
дотоле взысканный, исчез,
разрушенный до основанья.
Ждет от моей души признанья
Любовь. И, мне волнуя кровь,
она кричит все вновь и вновь,
что больше мне не знать покоя -
моей души погибла Троя,
победу празднует Любовь!
***
ДЕСИМЫ,
в которых просьба возлюбленного о позволении
уехать остается без ответа
Вы позволения просить
пришли - чтоб я вас отпустила,
и вам увидеть лестно было,
что трудно мне вас отпустить...
Но все же знайте: я молить
не стану вас о промедленье,
коль в этом есть у вас сомненья,
они не украшают вас:
ведь я могла бы дать отказ,
а не даю лишь позволенья.
Но на отказ и позволенье
мне право мнимое дано:
коль вами все предрешено,
вам ни к чему мое решенье.
Лишь видимость его значенья
вы соизволили мне дать,
и вправе вас я обвинять
в простительном для вас коварстве:
вы дали власть мне в государстве
без права в нем повелевать.
В мое войдите положенье:
бывают случаи, когда
не говоришь ни "нет", ни "да",
и в этом лишь твое спасенье.
С учтивостью о позволенье
вы просите, но знаю я,
уехав в дальние края,
не возвратитесь вы обратно...
И потому должна приятна
вам быть уклончивость моя.
О мой учтивейший тиран,
вы ищете, лишая счастья
меня, во мне же соучастья,
моих не замечая ран.
Одним желаньем обуян
ваш ум: добиться позволенья.
Но, уклоняясь от решенья,
свою играть я буду роль,
и скроет искреннюю боль
притворное пренебреженье.
Решим же спор наш полюбовно:
отъезда назначайте час;
в отъезде нет вины для вас,
и я не буду в нем виновна.
Зачем вам позволенье, словно
моя судьба не решена?
Но коль уж я обречена
на ваш отъезд и на разлуку, -
заслуженную вами муку
не облегчит моя вина.
Прощайте! Блещущих слезами,
по-прежнему влюбленных глаз
моя любовь не сводит с вас,
не докучая вам словами.
Я сердцем не расстанусь с вами:
как чувство к смерти ни готовь,
все хочет жить оно, и вновь
вас призовет мое желанье,
и, словно компас, расстоянье
вам сократит моя любовь.
***
ДЕСИМЫ,
посланные некой Особе вместе с портретом
Портрет сей - мастера творенье,
вглядись: ведь это я сама!
Он столь искусного письма,
что я здесь - не изображенье.
Мое живое воплощенье
тебе любовный шлет привет;
да не смутит тебя портрет
тем, что на нем я неживая,
тебе ведь душу отдала я,
во мне самой ее уж нет.
Завидую сама себе:
живой - мне горше всех на свете,
а неживая, на портрете,
я радуюсь, прибыв к тебе.
И вижу, что к моей судьбе,
своим наскучив самовластьем,
созвездья отнеслись с участьем:
перед тобой мой образ, он
пусть меньшей жизнью наделен,
но большим наделен он счастьем.
Коль мне любви не оживить
в твоей душе, столь непреклонной,
хочу быть неодушевленной,
чтобы не чувствовать, не жить!
Увы, разлюбленною быть
и прозябать в пренебреженье, -
столь горько это униженье,
что скорбь познает и портрет:
ведь даже тех, в ком жизни нет,
скорбь оживляет для мученья.
Коль ты души в нем не найдешь,
суди портрет не слишком строго:
душ у тебя, я знаю, много,
одну к нему ты подберешь.
Мою же душу не тревожь;
душе я стать твоей велела
и предалась тебе всецело,
не двигаясь и не дыша:
ты тела этого душа,
и ты же этой тени - тело.
***
ДЕСИМЫ,
в которых любовные излияния обращены
к портрету возлюбленного
О кисти дивное творенье!
Какой был мастеру секрет
открыт природой, что портрет
столь посрамил воображенье?
О нет, не навык, не уменье
художника в портрете сем,
нет, что-то высшее есть в нем:
здесь чудодейственная сила
всю красоту твою явила,
которой не постичь умом.
Кто кисти вдохновенье дал,
чтобы тебя запечатлела?
Кто разум вдохновил на дело?
Кто сей рукой повелевал?
Искусство пусть себе похвал
не расточает слишком много:
портрет, коль мы рассудим строго,
скорей природы торжество,
у человека - мастерство,
но вдохновение - от бога.
Твоей божественности трушу,
восторг не в силах побороть:
не видя видимую плоть,
невидимую вижу душу.
Рассудка доводы разрушу,
но, красотой твоей полна,
скажу, что истина должна
отвергнуть разума сомненья:
души возможно воплощенье,
когда божественна она.
Касаюсь я рукой портрета:
хочу увериться сама,
что тот, кто свел меня с ума,
живой не прячется там где-то...
Но знаю, своего секрета
твоя не выдаст красота;
и тщетна сердца маета,
напрасно исхожу я в плаче -
увы, твои глаза незрячи,
твои безмолвствуют уста.
Сколь жизнь разлюбленной уныла:
мою похитил душу ты, -
твоей бездушной красоты
она, увы, не оживила.
Твоя жестокость раздавила
покорность нежную мою.
Я заблужденья не продлю -
ты стал безжалостней, чем прежде:
не смею верить я надежде
и сердце скорби предаю.
И вновь ищу я тщетно путь
к твоей душе своей любовью,
и сердце вновь исходит кровью,
себя не в силах обмануть.
То радость наполняет грудь,
то вновь теснят ее страданья,
но все ж должно мое сознанье
дать счастью наконец простор:
ты - здесь, и станешь с этих пор
ты свято чтить мои желанья.
И сколько ты мне ни готовь
свидетельств своего бесстрастья, -
знай: твой портрет вернул мне счастье,
чего не сделала любовь.
Отныне счастлива я вновь,
пусть я не раз похолодею,
когда небрежностью своею
ты мне затмишь сиянье дня...
Ты можешь не любить меня, -
я все равно тобой владею.
***
ДЕСИМА
воину-сочинителю
На твой плюмаж смотрю теперь я
без удивления, затем,
что и чернильницу и шлем
равно увенчивают перья.
Могу сказать без лицемерья -
таких достоинств нет ни в ком:
в сраженьях блещешь ты умом,
в своих писаниях - отвагой;
как перышком, владея шпагой,
как шпагой, ты разишь пером.
***
ДЕСИМЫ
прославленному оратору
Наш Цицерон! Я так мечтала
хвалебный гимн вам сочинить,
но для того, чтобы хвалить,
я вас должна понять сначала.
У вас поклонников немало,
я к ним принадлежу сама:
в речах искусны вы весьма,
их мудрости нельзя не верить,
и все ж никто не мог измерить
величье вашего ума.
Вы словно море: ведь оно
нас повергает в изумленье
и дразнит нам воображенье,
хоть недоступно взорам дно.
И пусть нам, смертным, не дано
проникнуть в тайны сей пучины,
довольно бросить взгляд единый
на зыблемую ветром гладь,
чтобы пред ней затрепетать
и превознесть ее глубины.
Коль мудрость - без конца и края,
нельзя постичь ее вполне, -
и потому простите мне,
что я хвалю, не понимая.
Вас буду воспевать всегда я:
коль, вашим внемля словесам,
пойму их с горем пополам,
я их с умом хвалить готова;
когда же не пойму ни слова,
я на слово поверю вам.
***
ЛИРЫ
ЛИРЫ,
продиктованные желанием рассеять
необоснованные ревнивые подозрения
Безжалостен твой взор...
Что ж, Фабьо, я приму, не протестуя,
мой смертный приговор, -
но прежде выслушай меня, прошу я:
к чему бы грешник ни был присужден,
на исповедь имеет право он.
Поверив в оскорбленье,
что якобы тебе я нанесла,
меня в ожесточенье
ты проклял, Фабьо. Как, скажи, могла
взять верх молва, где правды нет ни грана,
над мудростью, не знающей обмана?
Как мог моей вине
поверить ты, глазам своим не веря?
Надел на шею мне
ты петлю, с милосердьем лицемеря.
Меня карая щедрою рукой,
над милостью дрожишь ты, как скупой.
Коль неверна была я,
пусть молнией сразит твой гнев меня,
коль увлекла другая
меня любовь, пусть не прожить мне дня!
Коль отдана любовь на поруганье,
о жизнь моя, дай смерть мне в наказанье!
И если я хоть раз
взглянула на кого-нибудь другого,
иль из любезных фраз
другому подарила я хоть слово,
иль слов его ждала я, не дыша, -
лиши меня души, моя душа!
Умру я, не дерзая
сражаться с незадачливой судьбой,
и лишь молю тебя я:
позволь мне выбрать смерть мою самой.
Смерть предоставь в мое распоряженье,
коль жизнь я отдала в твое владенье.
И не грехи мои
меня убьют, - я сражена любовью.
Умру я от любви
и смертью положу конец злословью.
Меня любовь казнит, но не вина, -
достойней смерть, коль от любви она.
И я прошу прощенья
за те обиды, коими, любя,
в ответ на подозренье,
быть может, оскорбила я тебя...
Но ты, кто мнит, что я любви не стою,
мирись и ты с моей неправотою.
***
ЛИРЫ,
в которых выражены горестные чувства, вызванные
долгой разлукой с любимым
Услышь, любимый мой,
измученной души моей стенанья,
их ветер за тобой
несет, превозмогая расстоянья...
Ужель, о ветер, их развеешь ты,
как ты развеял в прах мои мечты?
Но коль в безвестной дали
теперь твой слух, должны твои глаза
услышать стон печали
в строках, где спорила с пером слеза...
Пусть речь моя достичь тебя не властна,
пусть к ней ты глух, -
но ведь и я безгласна.
Пусть в мир счастливых грез
тебя уносит зелень и прохлада
и пусть при виде слез
твоя не просыпается досада:
тебе природа явит существо
и счастия и горя моего.
Когда ручей болтливый
слова любви доверчивым цветам
с улыбкой шепчет льстивой,
склоняя нежно их к своим устам, -
в потоке быстротечных обещаний
твой смех - на берегу моих рыданий.
Когда ты средь листвы
услышишь в стоне горлицы прощанье
с мечтами, что мертвы, -
ты уличишь в невольном подражанье
и зелень блеклую, и скорбный стон:
она - моя мечта, и муки - он.
Когда блуждаешь взором
ты меж цветком и гордою скалой,
они немым укором
тебе напомнят горький жребий мой:
моя любовь - как хрупкое растенье,
и как скала над ней - твое забвенье.
Когда олень пронзен
стрелой коварной, по отвесным кручам
к ручью стремится он,
томясь от боли, смертной жаждой мучим, -
в его судьбе таится мой удел:
меня терзает скорбь, как сотни стрел.
Когда бежит, спасаясь,
трусливый заяц от лихих борзых, -
едва земли касаясь,
от страха он не чует ног своих;
так и мою надежду ревность злая
преследует повсюду, как борзая.
Когда прекрасен день,
ты вспомни, что таким же было счастье...
Но вдруг находит тень,
и солнце меркнет - близится ненастье.
Вот так и жизнь моя, любимый мой,
окутана предгрозовою тьмой.
Так от самой природы
узнаешь все ты о моей судьбе,
и я свои невзгоды
не стану пересказывать тебе;
где б ни был ты - на суше иль на море,
тебя везде мое отыщет горе.
Когда же, о, когда
ты возвратишь мне глаз твоих сиянье?
Ужель пройдут года,
пока окончатся мои страданья?
Едва увижу свет любимых глаз,
в моих все слезы высохнут тотчас.
Когда ж твой голос страстью
мне слух пронзит, чтобы моя душа,
захлебываясь в счастье,
тебе навстречу ринулась, спеша,
и, торжеству желанья вторя эхом,
в моих глазах всплыла счастливым смехом?
Когда же осенит
меня, как благодать, твой облик милый,
чтоб горечь злых обид
на радости свиданья я сменила?
Ужели мук моих низка цена
и я не уплатила все сполна?
Когда ж увижу снова
я прелесть черт любимого лица?
Загадку счастья слово
бессильно объяснить нам до конца...
Увы, как может рассказать искусство
о том, чего вместить не в силах чувства?
Ты, жизнь мою губя,
надеждой не смягчаешь ожиданья...
Так долго нет тебя,
что смерть скорей назначит мне свиданье.
Обиды терн в душе моей возрос,
но я полью надежду ливнем слез.
***
ЛИРЫ,
в которых женщина, потерявшая любимого
супруга, изливает свою скорбь
Утесам вековым
я скорбь мою, которой не измерить,
могу лишь им, немым,
моим немым свидетелям, доверить,
коль горестей моих ужасный вид
в безмолвный камень голос не вселит.
Жестокие мученья
крадут последние у жизни дни...
Когда ж для облегченья
хочу о муках рассказать, они,
меня сбивая с ног свирепым шквалом,
петлею душат и разят кинжалом.
Нет, радости чужой
я не завидую, у мук в неволе;
для зависти такой
нет места в сердце - царстве вечной боли.
Жизнь словно страшный сон, и в этом сне
чужое горе мнится счастьем мне.
О счастье быстротечном
воспоминанья взяты горем в плен;
мысль о блаженстве вечном
не в силах сокрушить тюремных стен.
Все скрыло горе, словно мгла ночная,
и было ль счастье - я уже не знаю.
Не до счастливцев мне:
столь чуждо радости мое сознанье,
что радость где-то вне
рассудка моего, и лишь страданья
свои я приравнять могу к чужим...
Но есть ли муки, равные моим?
Я тем в ожесточенье
завидую, кто стонет от обид,
кто плачет от презренья,
кто о мечтах несбывшихся скорбит,
кто, испытав разлуку иль измену,
отринул жизнь, утратившую цену.
Когда любимый твой
твоим чужие предпочтет объятья
и в ревности слепой
свое же сердце ты предашь проклятью, -
все ж ревности твоей страшней стократ
моих ночей бессонных вечный ад.
От лжи и от коварства
порой в надежде утешенье есть,
когда же нет лекарства,
боль облегчит спасительная месть.
Мне ж не найти в надежде утешенья,
и месть не принесет мне облегченья.
Увы, лишь небу, чье
могущество меня лишило рая,
отчаянье мое
излить бы в дерзких жалобах могла я;
но для безжалостного судии
кощунством будут жалобы мои.
Мир до сих пор не ведал
любовника нежней, чем Фабьо был...
Ни разу он не предал
моей любви, - он так меня любил!
Всегда в согласье жили меж собою
в нем долг с любовью, разум с красотою
Его вдовой мне быть
завистливое небо повелело,
и, перерезав нить,
исторгла Парка дух его из тела.
Но, разлучив с возлюбленным моим,
меня убило небо вместе с ним.
Ужели, мой любимый,
мы в этой жизни свиделись с тобой,
чтоб рок неумолимый
меня оставил скорбною вдовой?
Ужели счастья нашего начало
столь горестный конец нам предвещало?
Откуда, жизнь моя,
для жизни у тебя берутся силы?
И как доселе я
в потоках слез тебя не утопила?
Но ты, о жизнь моя, на горе мне,
в воде не тонешь, не горишь в огне.
Хуана Инес де ла Крус: стихи.
"Стихи о любви и стихи про любовь" & Антология русский поэзии. © Copyright Пётр Соловьёв. 2004-2005
